Предыдущая часть «Неба пролетариата» — здесь. Начало темы «Годы вотанических решений» — здесь.

Итак, мы вслушались в голос Пролетариата – не социального класса, а нуминоза, который овладел коллективным бессознательным населения России. Если кто-то считает, что этот интеллектуальный гротеск не имеет прямого отношения к самому Лосеву, а является только изображением мышления героев его текста, то он будет прав. Это действительно, лишь один из аспектов диалектики Лосева, так сказать, кипение возмущенного разума Пролетариата (если, конечно, это божество может мыслить в людских категориях).

Но все же надо признать, что это кипение – один из самых эмоциональных аспектов диалектики Лосева. Во всяком случае, он с какой-то даже навязчивостью (хоть и не без иронии) все время возвращается к этой философии русской крестьянской общины (именно так можно переформулировать «вне-личную общественность»), насильственно поставленной в условия промышленного производства. Эта философия на разные лады повторяется во всех практически текстах, напечатанных перед отправкой философа в лагерь. Такое впечатление, что Лосев был одержим (в юнговском смысле) этим общинным нуминозом, вольно или невольно был выразителем рабоче-крестьянской (пролетарской, вотанической, как угодно) философии той эпохи. Вот, например, цитата из «Диалектики мифа», книги, игра вокруг которой и стала формальным поводом для ареста ее автора. Речь буржуазной природе западного материализма (не надо путать его с материализмом диалектическим):

«Материализм основан на господстве отвлеченных функций человеческого рассудка, продукты которого проецируются вовне и в таком абстрактном виде абсолютизируются. В особенности отвратителен, и сам по себе, и как обезьяна христианства, тот популярный, очень распространенный в бездарной толпе физиков, химиков, всяких естественников и медиков «научный» материализм, на котором хотят базировать все мировоззрение. Это даже не буржуазная, а мелкобуржуазная идеология, философия мелких, серых, черствых, скупых, бездарных душонок, всего этого тошнотворного марева мелких и холодных эгоистов, относительно которых поневоле признаешь русскую революцию не только справедливой, но еще и малодостаточной. Научный позитивизм и эмпиризм, как и все это глупое превознесение науки в качестве абсолютно свободного и ни от чего не зависящего знания, есть не что иное, как последнее мещанское растление и обалдение духа, как подлинная, в точном социологическом смысле, мелкобуржуазная идеология. Это паршивый мелкий скряга хочет покорить мир своему ничтожному собственническому капризу. Для этого он и мыслит себе мир как некую бездушную, механически движущуюся скотину (иной мир он и не посмел бы себе присвоивать); и. для этого он и мыслит себя как хорошего банкира, который путем одних математических вычислений овладевает живыми людьми и живым трудом (иное представление о себе самом не позволило бы быть человеку материалистом)».

Как видим, Лосев так же страстно не любит буржуазию, как профессор Преображенский, создавший в «Собачьем сердца» пролетария из собаки, не любит пролетариат (точнее – Пролетариата). Профессор Лосев как раз и говорит о профессорствующих мещанах вроде Преображенского. Большевистский платонизм русской крестьянской общины, поселившейся в городе, Лосеву гораздо ближе, чем буржуазный либерализм городской интеллигенции. Хотя, конечно, к крестьянству (основной массе русского народа) этот буржуазный интеллигент по рождению, относится несколько свысока. Вот что он пишет в «Дополнениях к диалектике мифа» (этот текст, сохранившийся в архивах ФСБ, так до сих пор целиком, кажется, и не опубликован): «Советская власть держится благодаря платоническим воззрениям русского народа (если только у этого многомиллионного стада баранов есть какое-нибудь мировоззрение), и за объяснениями русской революции нужно идти не к «Капиталу» Маркса и не к речам Ленина, но к «Государству» Платона и к «Политике» Аристотеля».

Насчет баранов – преувеличение, но что касается язычества русского народа, тут Лосев прав. Любая революция эпохи рождения наций – есть восстание Народа (как языческого божества) против вненациональных форм «старого порядка», сковывающих естественное течение народной архетипической жизни (см. «Вотана» Юнга). И различия, которые этот единый процесс приобретает в разных странах, а также разница в именах богов и стилях их поведения зависят в первую очередь от того, кто возглавит революцию и по какому пути направит ее. Национал-социалисты в Германии направили процесс по расово-национальному пути Вотана. Большевики в России – пустили энергию Народа по пути интернационализма. Переформатировали Народа в Пролетариата. Ведь Народ народников изначально имел национальный габитус русской крестьянской общины. А народные массы большевиков-марксистов были вненациональны. Но так было только в воображении вождей, на деле же Пролетариат, явившийся из толщи крестьянской жизни демонстрировал все признаки национально окрашенного нуминоза.

И какие бы политтехнологии ни применяли вожди к конкретным представителям народа (вплоть до тюрьмы и расстрела), оставался прежним Народом, хотя, конечно, – деформированным и дезориентированным. Вожди пролетариата не жалели конкретных людей (русских, украинцев, татар и так далее). Почему? Лосевская диалектика отвечает и на этот вопрос. Еще одна цитата из «Дополнений к диалектике мифа»: «Марксизм есть типичнейший иудаизм, переработанный возрожденческими методами; и то, что все основатели и главная масса продолжателей марксизма есть евреи, может только подтвердить это».

Не стоит пугаться слов. Лосев, конечно, не был ни идейным черносотенцем, ни антисемитом, ни, тем боле, погромщиком. Он не велся на провокации Осьминога, который всегда устраивал (и будет устраивать) антиеврейские эксцессы в своих далеко идущих политико-экономических целях. Лосев просто анализировал архетипы, направляющие жизнь и поступки людей, то есть мифы (пролетарские, буржуазные, античные – разные) и отчетливо формулировал результаты своего анализа. А действительность, данная человеку в ощущении, эмпирические наблюдения за вождями, их портреты в газетах – все это только подтверждало результаты его анализа. Но не было существенным.

А существен миф: «Израиль хочет создать себе спасение своими собственными руками, поэтому израильская стихия и лежит в основе новоевропейской культуры. Возрождение, просвещение, революция – все это имеет под собою опыт сведения благодати, которая дается даром, и по неизвестному определению, на естественные усилия человека. Каббала есть принцип человеческого естества, активно направленного против стихии благодати. Каббала есть обожествление и абсолютизация Израиля» (из «Дополнений к Диалектике мифа»). Дальше он, правда, говорит, что «еврейство со всеми своими диалектическими последствиями есть сатанизм, оплот мирового сатанизма». Но ведь «сатанизм» это тоже строгая диалектическая категория. Если переводить на язык сказки, это – то, что, насаждая повсюду «блуд труда», стремится задушить благодатное «по щучьему велению», естественный ход человеческой жизни, работу в охотку. Только и всего.

Божественный Народ, которого ломали через колено вожди-инородцы, должен был ведь как-то осмыслить, что происходит и почему? И он осмыслял это головой профессора Лосева. И формулировал это его блестящим пером. Народу (переименованному в Пролетариата) это было просто необходимо. Ведь он чувствовал, что происходит что-то не то, какие-то паразиты, вредители, вши завелись на его божественном теле. Надо бы их дустом… Приближался 37-й год. Лосев, одержимый Народом-Пролетариатом, формулировал концепцию большой чистки народного тела. Но его посадили и таким образом обезвредили. Чистка прошла кое-как: беспорядочно, бессистемно, безблагодатно. Многие паразиты ускользнули, под топор попало много безвинных. Народа опять обманули.

На Беломорстрое Лосев продолжал мыслить в том же духе. И, как только появилась возможность, стал записывать эти мысли. Так появились его лагерные повести. Конечно, в этих повестях он прятался за своих героев. Отстранялся. Отстранялся, в частности, и от цитированных выше откровений Пролетариата, прибегая, в частности, и к спасительной иронии. Но Пролетариат продолжал вещать свою правду через своего пророка Алексея (Лосева). Пролетариат, собственно, и отправил его в лагеря – для лучшего проникновения в реализм действительной жизни. И Лосев проник, житейски помудрел, заматерел душой. «В великой мудрости великая печаль», – говорит Экклезиаст. Один из героев повести Лосева «Встреча» Николай Вершинин (максимально близкий самому автору, но почему-то названный той, с кем встречается, черносотенцем) говорит: «Никакой режим не терпит, чтобы его до конца понимали и продумывали. Да и вообще никто и ничто на свете этого не любит».

Напоследок – еще один отрывок из «Разговоров на Беломорстрое». Здесь видна та самая ирония, при помощи которой Лосев как бы стряхивает с себя чары Пролетариата, как бы просыпается от одержания и становится самим собой: трезвым мыслителем, наблюдающем со стороны суету богов и людей на тонкой пленке бытия, переходящего в ничто и – обратно… Итак, пробило 12 часов ночи. Поговорив о технике, гости расходятся. Далее:

«Последними уходили Абрамов и Харитонов. Завязался во время их одевания разговор.

И рука сама собой поднялась у меня к затылку и стала чесать его».

Продолжение темы — следует